Когда в нашем городе Биробиджане появилось кафе еврейской кухни с волшебным названием «Симха», что-то до боли знакомое мелькнуло в моей голове и тут же исчезло в водовороте мыслей.
Но немного погодя меня осенило – Симха, Симхович – у прадедушки было такое отчество. Я знала о нем немного, но дома хранились старые видеокассеты с рассказами родственников о военном времени: прадедушки Ильи Симховича Брейчера и его мамы Эти Бороховны Ангерт. Папа помог оцифровать материал, и вот диск в компьютере, на экране появился улыбчивый человек с добрыми глазами – мой прадедушка.
Я внимательно вглядываюсь в экран, вслушиваюсь в каждое слово, и его история уносит меня в далекие годы войны, в еврейское местечко под названием Бершадь…
Содержимое
БЕРШАДЬ
Июль 1941 года… Бершадь, родной город прадедушки на Украине, был занят немецкими и румынскими войсками. Румын было гораздо больше, чем немцев, и они благосклоннее относились к местным. В нижней части города – Долине – для евреев создали гетто, которое опоясывала колючая проволока. Жителям гетто за проволоку выходить было нельзя. Тех, кто нарушал этот запрет, ждало жестокое наказание – смерть.
Местную синагогу переоборудовали под пекарню, которая обеспечивала жителей города хлебом. Но ежедневная норма на человека была очень мала. Было страшно и голодно.
В мирное время эту синагогу исправно посещала бабушка Ильи Симховича — мама Эти Бороховны, моя прапрапрабабушка.
И вот на экране еще одно лицо. Еще один рассказ. Еще одна история.
ЭТЯ
— В доме говорили на идише, почитали субботу, праздновали традиционные еврейские праздники: Рош-а-Шана, Пурим, Йом Кипур. Мой любимый был Пейсах: мама готовила вкусности и сладости, мы выносили стол в сад, это были счастливые мгновения. Детство было беззаботное, теплое.
Мама не работала, но умела все: шила, вязала, очень хорошо готовила.
Дом наш стоял рядом с рынком. В одну школу ходили и евреи, и украинцы, и русские, жили дружно, обид не помню. Я закончила 4 класса.
С будущим мужем мы сидели за одной партой. В юности начали встречаться, но потом на время расстались. Я уехала в Одессу, потом в Херсон, но мама переживала, писала слезные письма, просила меня вернуться. И я возвратилась в Бершадь, отношения с Симхой возобновились. Муж был талантливым скрипачом, закончил консерваторию в Одессе.
Жили мы бедно, но тетя моя была зажиточная, жила одна. Она мне устроила свадьбу, приготовила комнату. Свадьбу праздновали в синагоге.
Потом пошли дети, обычная спокойная жизнь, которую прервала война…
ОСЕНЬ СОРОК ПЕРВОГО
Осенью 1941 г. в Бершадь стали прибывать евреи из Бессарабии и Буковины. Местные как могли помогали им. Переселенцев из Румынии разместили в домах местных евреев по 15 — 25 человек в одной комнате, под жильё было занято даже здание синагоги.
И снова я слышу голос моей прапрабабушки, который возвращает меня в ту горькую осень сорок первого года:
— Помню, когда пришли к нам румыны, они были грязные, с опухшими от долгой тяжелой дороги, страшными ногами. Мы стали жить в одном доме-бараке, каждая семья в своей комнате. Между собой общались мало, все осторожничали.
У меня было два сына: младший болел, у него была рана на ноге, а старший Изя все время просился гулять, я не пускала.
Из-за грязи и голода мы все переболели брюшным тифом. Тяжелее всего было мужу, его организм был слабым еще до войны.
Рассказ прерывается. Тяжело вспоминать то, что хотелось бы забыть навсегда. Но слезы на щеках, да глаза этой женщины, которую я не видела, но благодаря которой я сейчас живу, говорят лучше слов. Я думаю о маленьком еврейском мальчике, который хотел гулять на улице, не думая о том, что это может означать для него гибель. И я слушаю его голос, и опять время переносит меня из Биробиджана в далекую Бершадь.
ИЗЯ
После войны я стал Ильей, а вообще мое имя Изя.
Детство запомнилось короткими вспышками: вот мой трехколесный велосипед и любимый костюм матросика. Наш дом барачного типа с общим чердаком: из одной квартиры через чердак можно было попасть в другую. Рыжий и озорной друг Гриша Цебельман, его сестры Лиза и Сара.
Мама работала в колхозе, папа был скрипачом, давал платные уроки.
Как началась война? Точно не помню, маленький был. Помню испуганное лицо матери, отца дома не было, все забегали, мать схватила младшего брата на руки, меня за руку и потащила из дома к реке, слышался гул самолетов. Бежать было некуда, город уже был оккупирован, об эвакуации можно было забыть.
От голода нас спасал теткин муж – Оба Бершадский, он «промышлял» на базаре и добывал нам еду. Все в то время «промышляли» — меняли что-то на что-то: ценности на дрова, одежду на еду. Родственники потом рассказывали мне: Оба был связан с партизанами. Впоследствии немцы забрали его в Винницу, больше я его не видел.
Помню нашу большую площадь, всех пожилых и детей согнали в кучу и посадили на солнцепек. Подошла тень, солдаты приказали всем опять переместиться на солнце, а я подумал: какие заботливые, не хотят, чтобы нам было прохладно. Это сейчас я понимаю, какая это была «забота».
С замиранием сердца вспоминаю, как нарушил правила, вышел за «колючку»: и немец, тут как тут, мне навстречу, краем глаза я успел увидеть, как солдат достал пистолет. Так быстро я не бегал никогда: зигзагами, в проулок, к родному дому, по деревянной приставной лестнице на чердак. Лестницу я затащил за собой наверх, немец меня не догнал.
Еще одна «вспышка»: зима, много снега, на телеграфных столбах висят трупы партизан или просто неугодных. Солдат играет с собакой: делает снежки и бросает по «висякам». Собака неистово лает и ловит ртом холодные комки.
В те страшные годы мы голодали, тяжело болели. Дедушка умер в гетто, у папы была тяжелая форма брюшного тифа, как следствие, гангрена, пришлось «отнять» правую руку. Для него, как для профессионального скрипача, это была трагедия, он пал духом.
Когда папе стало совсем худо, чтобы добыть хоть немного еды мама решилась продать скрипку. Всякий раз, когда приходил очередной покупатель опробовать инструмент, папа всегда говорил: «Нет, такому человеку скрипку продавать не надо, Давид приедет и заберет».
Я всегда думал: Давид… Какой Давид? Только потом узнал, что папа говорил о Давиде Ойстрахе, знаменитом скрипаче и дирижере. Папа познакомился с ним в Одессе, и, со слов мамы, именно Давид подарил папе эту скрипку. Мне тоже всегда хотелось стать скрипачом, но жизнь сложилась иначе…
ИЗ ИСТОРИИ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ
В 1943 г. с приближением фронта, установилась связь между гетто и партизанами. Командиром одного из партизанских отрядов, действовавших в Бершадском районе, был уроженец Бершади Яков Талис, подпольной группой в местечке руководил Иосиф Блиндер. Многие евреи, среди них и члены комитета гетто, оказывали партизанам помощь деньгами, вещами и медикаментами, а также прятали в гетто партизан.
В январе 1944 г. список евреев, помогавших партизанам, попал в руки гестапо; нацисты расстреляли всех перечисленных в списке. Их похоронили в двух братских могилах в долине «Берловка».
В феврале немцы расстреляли ещё 327 евреев из гетто.
А голос на кассете все звучит и звучит. Я всматриваюсь в лица дорогих для меня людей. И я вместе с ними переживаю те счастливые дни февраля 1944 года, вместе с ними радуюсь тому, что фашисты отступали… Мне кажется, что я вижу, как люди, измученные холодом и голодом, жгли в печках те самые телеграфные столбы, на которых была натянута проклятая «колючка».
Я думаю о том, сколько талантливых музыкантов, ученых, врачей, писателей и просто хороших людей не стало в нашем мире из-за войны. Не стал скрипачом Изя, не стал скрипачом его сын Слава, мой дедушка, не стал скрипачом Павел – мой отец. Но совсем недавно у меня появился маленький братик – Лев, Левушка, а моя младшая сестра Ариша пошла в музыкальную школу. И значит есть надежда, что зазвучит скрипка и в нашем доме, и не будет разорвана тоненькая нить между еврейским местечком Бершадь и столицей Еврейской автономной области Биробиджаном, где в центре города, на Театральной площади, стоит статуя еврейского скрипача. А если будет звучать скрипка, то значит и чаще будет звучать слово «симха». Ведь «симха» это значит «радость»!